| Р.А. Миллер * * * * * И СМЕХ И ГРЕХ * * * * * |
|
Б Р А Т Ь Я
Как-то, помню, приснилось мне одна из прошлых моих жизней, когда я был, в то время, живым существом похожим на безобидного зверька - нутрию. В те времена, также жили и люди, и наш “хозяин”, выражаясь современным языком, держал ферму пушных зверей, со шкурок и мяса которых он получал “доход”, на том и довольствовался в своей жизни, как говорится, такова была его селяви. В то время, среди людей, было увлечение заниматься экономической интеграцией и интенсификацией различного рода хозяйств. Странные эти люди, я говорю с точки зрения нутрии: “Если уж увлекаются какой-то идеей, то сразу многие, как бы заражаются ей”. Эту заразную болезнь, я говорю о интенсификации, решил попробовать на себе, а вернее на нас, и наш хозяин. Старые нутрии вспоминали о былых временах и рассказывали нам, какое раньше было им раздолье. Жили без клеток, в открытой природе - в болоте, около реки или озера. Каждый выбирал себе место по “вкусу”. Говорят, что среди нутрий тогда был лозунг, то - ли: “Кому надо, тому и на”, то - ли: “Кому не надо, тому и на”, или то - ли: “Кому не лень, тому и на”. Старики говорили этот лозунг каждый по своему, и часто спорили между собой, порой почти до драки, какой из этих лозунгов правильней; но смирялись между собой тогда, когда приходили к общему заключению, что сокращенно этот лозунг звучал: “Кому-на!”. Это сокращенное название всех устраивало и смиряло. Так вот, как начнут, бывало, вспоминать старики те времена, так, мы видели, в какой они впадали маразм - ностальгии. Порой даже переставали пить и есть, когда нерадивый работник нашего хозяина, забывал сменить нам воду в корыте. Мы-то нутрии, по природе, водоплавающие, и привыкли и умываться, и есть, и пить, и справлять, как говорится, все свои нужды все в той же воде. Так вот, когда концентрация кала и мочи в воде оказывалась выше какой-то нормы, а эта норма, как ты сам понимаешь, вещь субъективная, то в первую очередь это сказывалось на стариках и их ностальгии. Нам порой казалось, что они этим хотели показать свой характер, и, поэтому, о них особенно не беспокоились, так как понимали, что они закалены еще с малых лет, в той комуне, в которой им удалось пожить. В те времена, о которых я тебе рассказываю, приобрел наш хозяин трех элитных самочек - еще девушек. Тогда среди людей считалось, что чтобы самочки - девушки достигли полной своей элитности, необходимо было содержать их в наилучших условиях, но, при этом, ни в коем случае не допускать их беременности в первый сезон. Наилучшее условие, как считал наш хозяин, на нашей ферме можно было обеспечить в большом и просторном вольере с большим бассейном для плавания и удовлетворения других наших нужд. Но этот бассейн был занят. Туда отсаживали молодых юношей самцов, достигших порога своей половой зрелости, чтобы дорастить их до кондиции и, как тогда модно было говорить, страшные для нас слова: “Реализовать по назначению”. Так вот, так как лучшего места на нашей ферме не было, туда - то и решил поместить элитных девочек наш хозяин. Ну, а чтобы защитить их от посягательства молодых юношей, он решил приставить к ним сторожей - бывалых и владеющих своим достоинством самцов, в достаточно склонном возрасте, но еще не совсем стариков, какими были наши былые комунары. Для этого хозяин решил отрядить трех таких самцов среди которых попал и я, и два моих двоюродных брата... Одного брата, отец которого был младшим родным братом моего отца, звали Владемир. Это сейчас, когда я человек, я понимаю, что это имя означает - владеющий миром. Но, в то время, под миром мы понимали совсем другое - то драгоценное, которое вырабатывалось в каждом, естественно не кастрированном, мужчине, и в самые незабываемые моменты, как мы сейчас называем - экстаза, текло по их “стручкам” в пункт наивысшего назначения, находящегося внутри женщин. Так вот, его звали так, потому что он наилучшим образом владел этим миром. Эту его особенность и знал наш хозяин и всегда подсаживал к нему, недоступных другим, по разным причинам, самок. Владемир был настолько обходителен с ними, что рано или поздно добивался своего. Другого брата, отец которого был старшим братом моей матери, звали Валентин. Опять таки, я сейчас понимаю, что это имя как-то связано с любовью, и, даже, в честь этого есть религиозный праздник Валентина и Валентины, но, в то время, мы называли его так, потому что он был большой спец в изобретательской деятельности, особенно в химических валентностях. Обычно, я говорю с современной точки зрения - человека, из того, извиняюсь за выражение, гавна, которое давали нам есть на ферме, он всегда мог составить удивительное сочетание его частей, что можно было все это употреблять даже с удовольствием. Эти свои изобретения он часто нам и предлагал на испытание. Вообще, чего-либо изобретать было его любимым коньком. Он, отдать ему должное, тоже любил женщин, но довольствовался пару десятком из них, которых подсаживал к нему хозяин. Ну, а меня, представлюсь, звали Никола. Что это имя означает сейчас, как говорится, история умалчивает. Начальная буква “н”, в иврите, может отражать форму глагола находящегося в настоящем времени, а звукосочетание “кол” - соответствует понятию “звук”. Получается, так как настоящее время длиться одно лишь мгновение и, в то же время, во времени длится бесконечно, то получается, что это имя означает - “постоянно звучащий” или просто “звучащий”. Если он обыватель, то постоянно ворчит, если человек творчества, то поет, играет на музыкальных инструментах, рисует или, вообще, занимается любым творчеством. Но на ферме меня звали так, потому что у меня, как говорится, не было ни кола и ни двора, т.е. сокращенно - Никола. Признаюсь, что у нас обычно было заведено, самок на оплодотворение помещать к самцам. Но меня хозяин, наоборот, помещал к самкам. Дело заключалось в том, что я имел удивительную способность “уживаться” с женщинами, терпеливо дожидаясь момента, когда они оказывали мне свое предрасположение. Эту мою черту и заметил хозяин, и подсаживал меня жить к какой-нибудь самке, беременность которой, по его мнению, была сомнительна. Мне приходилось терпеть притязания самки, когда она высказывала мне свои “колкости” по какой-либо своей прихоти. Даже иногда бывало, что некоторые вели себя так чтобы я обратил на них особое внимание, как-то по особенному каждую из них уговаривал. Наверное из-за моего имени, еще тогда у меня открывалась способность как-то постоянно звучать, но только зачастую внутренне. А этот внутренний звук, наверное, не всем дано слышать. Короче говоря, у меня не было способности Владемира, и я все прихоти женщин принимал за “чистую монету”, остерегаясь их агрессии. Ну, а опыт, в этом, у меня был большой, так как хозяин не сразу распознавал беременность самки, и, часто, оставлял меня у нее, когда ее агрессивность, с увеличением срока ее беременности, становилась вполне реальной. Самка, по своей природе, готовилась защищать еще не родившееся потомство. Так вот, мне, как старшему, да еще имеющему способность уживаться с женщинами, сдержанного в своих притязаниях к ним, доверили сторожить одну из этих элитных девочек, которая отличалась особой красотой и грацией уже в своем девичестве, а моим братьям - двух других, тоже необыкновенно привлекательных. Пуская нас в вольер к юношам, наш хозяин поставил нам особо жесткие условия, которые, мы знали, нам нельзя было нарушать, иначе он нас отправит в ад на реализацию, да еще, не дай Бог, дополнительно к этому, еще и кастрирует у всех на виду. Так что слово хозяина мы всегда держались твердо, и нарушить его для нас было хуже всего неизвестного. А условия его были следующие: Во первых, стеречь девочек, как говорится, и днем и ночью, чтобы ни один из юношей к ним не приближался; Во вторых, самим не сорваться, и не влить свое миро по назначению; В третьих (самое коварное), чтобы случайно выпущенное миро ни капли не попало на ту бесподобную девочку, которую доверили сторожить мне. Хозяин этим условием допускал моим братьям, так как они были моложе меня и более не сдержаны к женщинам, что в крайнем случае двум другим девчатам можно было “накапать” где ни будь, но только сбоку. Но мы-то понимали, что это третье условие для нас было так же непозволительно, так как мы, как говорится, могли сбить свой приобретенный опытом “прицел” и быстро угодить на страшную для нас реализацию. Мы понимали, что именно за этот прицел и были ценными кадрами в своем деле. Секрет-то здесь был прост. Дело в том, что мы будучи зверьками по росту гораздо меньше людей, имели стручки по длине соразмерные таковым у людей, когда те у них бывают в боевой готовности, но, конечно гораздо тоньше, как карандаши, но кривые. Длина наших стручков достигала чуть - ли не трети длины нашего тела, и виртуозно пользоваться ими, при нашей работе, было достаточно большим искусством. Хорошо, что мы, в своей молодости, хотя и не застали времена комуны, но тогда еще не было такой интенсификации хозяйств и нас, будучи юношами, допускали жить в общих вольерах с девочками. В то время, в принципе, смолоду, мы, как говорится, И набили свой прицел точного попадания такого длинного стручка, какой был у нас, по назначению. Сейчас молодежь не та. На них губительно сказывается то, что они при содержании отдельно от девочек, сбивают свой прицел друг на друге, зачастую доводя дело до драки и, как следствие, психической неудовлетворенности друг другом. Поэтому-то мы понимали ту причину, почему среди них мало кто оставался в основном стаде фермы, и смолоду на них наваливалась судьба быстрого попадания их на страшную для нас реализацию. Так вот, ту девочку, в которую было нельзя и ни в бок и ни в центр, мы назвали “Центральная”, а двух других, которых можно было в бок: одну – “Правая”, а другую – “Левая”. Я открою тебе секрет, что имена у нас принято было давать не сразу после рождения, как у людей, а только после того как у самки или самца появлялось первое потомство. Дело здесь было в том, что все зверьки, в свободное от работы время, любили чего-либо изобретать, как сейчас говорят, заниматься различными видами творчества – хобби. И имена-то, получаемые зверьками, часто и соответствовали тем особым творческим успехам каждого из нас. Но так как с девочками был особый случай, и, в принципе, сама поставленная задача нашим хозяином, как следствие и приводила к тому, что нам ничего не оставалось делать как изобрести эти имена для них, естественным образом, почти без особых усилий в наших, способных на всякие изобретения, мозгах. В этом случае нам даже не пришлось спорить между собой, как бывает когда каждый отстаивает свое мнение. Центральная была центральной, а Правая и Левая – нам казалось все равно какую и с какой стороны можно. Девочки были тоже довольны, главное потому, что им была оказана такая честь - получить имя еще в девичьем возрасте. Поэтому-то, я думаю, и отнеслись они к нам с некоторой доброжелательностью и вниманием, несмотря на далеко уже не молодой наш возраст. Так началось новое, для нас неопознанное, несмотря на наш преклонный возраст и большой опыт, житие-бытие. Девочки купались, загорали, веселились, в общем, отдавались полному природному творчеству. Мы, с братьями, в это время, не теряя конечно бдительности по возложенной на нас задаче, усиленно занимались изобретательской деятельностью. Особенно блистал в творчестве Валентин, составляя для девочек и для нас “букеты” сочетаний пищевых лакомств. Надо отдать должное, что питали нас, в то время, гораздо лучше, чем раньше. То ли из-за присутствия элитных девочек, то ли из-за того, что было райское время года, то ли из-за того, что мы были старше и с нами были девчата, и молодые юноши уступали нам все лакомые кусочки, то ли из-за всего этого сочетания – всех этих обстоятельств вместе. Надо отдать должное и юношам, что они вели себя не навязчиво: то ли из-за того, что побаивались нас – взрослых самцов, то ли из-за уважения к девчатам, то ли из-за жестких условий хозяина, которые дошли и до них, несмотря на их молодой возраст и их молодые мозги, то ли из-за того, что это все влияло на них вместе. Так проходили дни за днями. Девочки все хорошели. У них на щеках появился румянец. В глазах чувствовалось их молодое озорство. Все было бы хорошо, но их элитная красота и их безобидные игры, подчеркивающие то одну, то другую, то бесконечно третью их природную грациозность, делали что-то невероятное с нами – мужиками и юношами, а вернее с нашими длинными по природе стручками. Сначала девочки это воспринимали вполне естественным образом и не обращали на это никакого внимания, но, со временем, их здоровый образ жизни стал брать свое. У них проснулся вполне естественный интерес и любопытство ко всему этому. Стал задерживаться взгляд на этом и наших движениях с этим. Постепенно девочки стали разжигаться все больше и больше, что даже я – мало разбирающийся в намеках женщин или можно сказать, что совсем не разбирающийся в этом, стал читать в их глазах: “Ах вы старые дураки, кичащиеся своим большим опытом, неужели вы не можете чего-либо еще изобрести, чтобы ублажить нашу жизнь с нашими просыпающимися в ней все больше и больше потребностями. Надо признаться, когда у девчат начинали разгораться глаза, даже я – слывший своей стойкостью к женщинам, не знал, как погасить в себе разгорающуюся страсть. Сочетание красоты девчат, их грация и их взгляды просыпающихся в них женщин, буквально начали сводить нас с ума. И, несмотря на то, что чтобы отвлечься от всего этого, мы начинали чего-либо усилено изобретать, но даже и мозги, в это время, казалось, приобретали какое-то свойство постоянного внутреннего видения страстно интересующего нас объекта, даже тогда, когда мы пытались не смотреть на девчат своими глазами, они все равно виделись нам в различных соблазнительных позах, и мы ни как не могли настроить свои мысли на изобретения. Даже бывалый в изобретательстве Валентин стал чувствовать это как неотразимый рок. К нам пришло какое-то внутреннее знание того, что когда теряешь возможность исполнения долга, который предназначался тебе судьбой, то, в этих случаях, не помогает даже хобби. И вот как-то раз, когда это все дошло до высочайшего предела, поздно вечером, когда угомонились девочки и юноши и уснули, мы усилено пытались что-нибудь изобрести. Надо сказать, что изобретениями у нас раньше считалось только то, что имело обязательно три части: во первых, старая база и опыт, которые могли быть использованы в новом изобретении; во вторых, целевая функция этого нового изобретения; и в третьих, те новые качества, которые на базе старого опыта, неожиданно приводили к новой реализации этой целевой функции. Надо признаться, что в изобретательской своей деятельности, мы поступали по-разному. То ли сначала придумывали новое, а затем просматривали, что в нем старого и какую целевую функцию неожиданно это все реализует, то ли поступали наоборот. Но, в этом случае, о котором я тебе рассказываю, вдруг Владемир выдал сразу целевую функ |
